«Концертник»: Как добиться успеха в музыке? Интервью с Анатолием Николаевым

- «Очарование романса» – один из концертов, в которых ты принимаешь участие. А кому сегодня романс нужен?

- Есть люди, которым он нужен, и главное, что он нам нужен и что мы это хорошо делаем. Если ориентироваться только на людей, можно укатиться очень далеко.

- То есть это искусство ради искусства?

- А как определить значимость в культуре? Я очень часто этим вопросом задаюсь.

- Сейчас же капиталистический, монетарный подход: зал собираем – значит, значимое явление, если билеты на концерт не распродаются – значит, нет.

- Вот, например, есть «Руки Вверх», Юрий Шатунов, у которых гонорары приличные, которых народ любит. Я не хочу никого обижать. Есть Стас Михайлов. А есть Марк Бернес, Нани Брегвадзе. И Нани Брегвадзе такой зал не соберет, как Шатунов. Но это алмазный фонд культуры и это не стыдно лет через 50 послушать, посмотреть.

- То есть ты сейчас нескромно себя причисляешь к алмазному фонду пензенской культуры?

- Я думаю, да, уж извините.

- А в Пензе, на твой взгляд, по пальцам можно перечесть людей, которым имя «Алла Баянова» о чем-то говорит? Или много тех, кто ее знает?

- Знают многие, я думаю. Может быть, я просто общаюсь в кругу таких людей, поэтому мне так кажется. Но большинство, я думаю, не знает.

- Ты у нее учился?

- Я общался с ней. Учеба – это общение. Я ее не обожествляю, у нее есть свои недостатки, но она – художник и мастер, и это особенно с возрастом начинаешь понимать. Потому что, когда я был молодой, от таких певиц, как, например, Валентина Толкунова или Алла Баянова, я плевался и думал, мол, что это за гадость такая, я лучше Криса Кельми послушаю.

- То есть оценка с возрастом меняется?

- Не у всех. Я думаю, у тех, кто развивается. Это как в любой сфере, будь то знание вина, парфюма, кухни, машин, - в этом вариться надо. Но почему-то у нас в каком-то направлении все нормально, то есть все понимают, что «Мерседес» - лучше, чем «Жигули», а в другом – не все. Сейчас безоговорочно победила самодеятельность, и никуда не денешься.

- Так ты сам родом из самодеятельности!

- Есть люди, которые, как говорят, из деревни уехали, а деревня осталась в них. Я сейчас не деревню обижаю – ведь и Михаил Ломоносов родом из деревни. Это просто такая концептуальная фраза, немного грубоватая и прямолинейная, но в ней есть суть. Есть люди, которые из самодеятельности не выходят, а есть те, кто выходит в профессионалы.

- Расскажи, как ты пришел в музыку?

- Думаю, это с детства как-то витало в воздухе. У меня очень хороший преподаватель был. Я год музыкальной школы за четыре месяца прошел. Она меня очень любила и занималась со мной, как с собственным ребенком. Это Светлана Анатольевна Кузнецова, не видел ее уже очень давно, но помню. Как-то не сложилось у нас пересечься.

- То есть у тебя - всего год музыкального образования?

- Да, год. Она ушла в декретный отпуск, и мне дали другого преподавателя, который отбил у меня желание заниматься лет на 10. Классе в девятом мне подарили хорошую гитару на день рождения друзья родителей. На меня произвела впечатление песня Александра Градского «Памяти Высоцкого», и началось. Сейчас его уважаю, но не тащусь. Мне подсказали аккорды, и я начал петь. Потом музыка не исчезла, но затаилась на какое-то время. Я дружил с одним человеком, и он меня привел в ансамбль завода ТЭМ. И там понеслось: начал со свадеб, потом каким-то чудом попал в филармонию, потом – к Баяновой, она помогала с работой какой-то время. Затем я с ней прекратил общение и уехал в Москву, три года работал там, потом вернулся.

- Мы сейчас говорим о твоей музыкальной карьере, но не стоит забывать о том, что ты – историк по образованию…

- Стыдно говорить, почему я туда попал. Я хотел уехать в Москву и учиться совершенно не по этой специальности. Собирался во ВГИК поступать. Но я – человек мягкий, поддающийся влиянию. Меня родители уговорили остаться в Пензе. Я подумал, где бы мне легче было учиться, и пошел на истфил. В институте у нас появилось братство, мы до сих пор общаемся и поддерживаем теплые отношения. В этом плане мне очень понравилось на истфаке. Но учиться мне было тяжеловато.

- Я впервые тебя увидел на «Студвесне» истфака, как сейчас помню. А потом узнал, что ты в каком-то грандиозном телевизионном конкурсе участвовал. Расскажи об этом.

- Это был первый президентский конкурс. Я вошел в десятку, победители были уже заранее предрешены. Там принимающая сторона, как всегда, должна места получать – и они получили, неплохие артисты. Это же не спорт, здесь оцениваться все может достаточно субъективно.

- Для тебя участие в творческих конкурсах было для чего?

- Не люблю конкурсы. В то время были ограничения по возрасту, а мне было 30 лет. Я решил съездить, посмотреть, что это. Я, как наивный, думал, что конкурс имеет значение для продюсеров, а там были только композиторы. Кроме Кобзона и Бабкиной, никакого влияния по раскрутке никто не имел.

- Жалеешь сейчас, что не стал вторым Евгением Куликовым?

- Да нет, конкурсы – это не мое вообще изначально. У меня нет нервной системы для этого, нет данных, чтобы я поразил с одной песни.

- Про нервную систему. У тебя она крепкая, потому что ты долгое время работал в ресторанах. Понятно, что это хлеб, опыт… А каким опытом для тебя был ресторан – печальным или полезным?

- На первом этапе – полезным. Но лет через шесть надо обязательно уходить от этого. Певец должен это сам понимать на уровне ощущений. У меня рядом постоянно были люди, которые меня ограждали от негативных сторон работы в ресторанах. Я играл и в Москве, и в Тамбове, и меня это не коснулось. Очень редко у меня в жизни какие-то мучительные периоды были, как-то все гладко проходило. Но наступает момент, когда ты начинаешь считать себя артистом, а не лабухом, тогда надо уходить и заниматься другими вещами. Так что какое-то время это полезно – и в профессиональном плане, и в плане завязывания знакомств, но потом все идет в обратную сторону. Печально, когда ты хочешь уйти, но ты - единственный кормилец в семье и обременен столькими обстоятельствами, что не можешь этого сделать, потому что глупо уходить оттуда, где есть деньги.

- А как ты попал в «Старгород»?

- Мы со «Старгородом» сотрудничали еще во времена «Джаз-круиза». При первом знакомстве мне показалось, что не мое совершенно, а оказалось – наоборот. А потом сложилась ситуация, что я был вынужден уйти из филармонии, и я подошел к Михаилу Николаевичу, спросил: «Возьмешь меня к себе солистом?» Он сказал: «Возьму». Я взял трудовую книжку и понес ее в «Старгород», и с тех пор мы плодотворно сотрудничаем.

- «Старгород», на первый взгляд, воспринимается как ансамбль русских народных инструментов…

- Когда долго с ними работаешь, как и когда живешь в семье, ты всегда находишь какие-то изъяны, тебе что-то не нравится, что-то ты хочешь изменить. Здесь тоже есть свои условности, но «Старгород» широко смотрит на музыку. У меня всегда была тяга к традиционной музыке, я совсем не экспериментатор, скорее – консерватор, люблю чистые жанры, у меня это хорошо получается.

- А есть публика, которая идет на консерваторов?

- Есть, но сейчас побеждает больше не музыкант, а умение продавать. Мне хочется, чтобы музыка доходила до сердца, некоторые по-другому работают. Мне нравится работать в небольшом зале, глаза в глаза, нравится камерное, негромкое, душевное звучание.

- А на чей концерт ты бы пошел в Пензе, если бы к нам приехала российская или иностранная знаменитость?

- Я бы на Антона Беляева (группа «Therr Maitz») пошел с удовольствием. Сходил бы на Меладзе, мне интересно просто посмотреть, как человек работает. Потому что профессионально снятое видео слишком украшает музыканта, а непрофессиональное, особенно с одной камеры, вообще ничего не дает.

- А сам сейчас на корпоративах и в ресторанах не играешь больше?

- Один ресторан остался, но там – программа. Там меня держит только то, что я пою что хочу. А вообще – деньги, конечно, нужны, но, наверное, я уже «переел» этой ресторанной работы.

Что касается корпоративов – они разные бывают, есть корпоратив, на котором можно и приятно поработать, а есть такие, куда я не пойду. Сейчас, к тому же, большинство корпоративов рассчитано на публику до 30 лет, зачем им такой взрослый дядя?

- А на что живет Анатолий Николаев?

- Сейчас в этом плане, честно говоря, хуже стало, но, я думаю, как и у всех. А те, у кого стало лучше, так рвут себя, как я физически не могу себя рвать. Было время, когда я совмещал работу в «Засеке» и в филармонии, сейчас я себе даже представить не могу, как голоса и энергии хватало. Как в 90-е годы в Тамбове работал, пел с девяти вечера до шести утра по 40 минут каждый час.

- Смог бы сейчас повторить этот марафон, если бы жизнь заставила?

- Нет. А как она заставит, если ты не можешь это сделать качественно? Меня бы хватило не совсем надолго, мне кажется. Сейчас надо аккумулировать энергию на какие-то важные дела.

- Какая у тебя музыкальная мечта? Может, спеть в опере, дуэтом с кем-то?

- Я знаю, что в каком-то жанре я – один из лучших в России. Но, к сожалению, я пока никак не могу попасть в эту нишу.

- Ты столько лет в этом бизнесе и до сих пор не встретил своего продюсера?

- У меня был один очень хороший продюсер, но мы расстались плохо. Я был совсем молодым. Потом еще одного крутого продюсера встретил, но тоже не сложилось. В 90-е была возможность попасть на телевидение, просто понравившись. Сейчас у меня сожалений нет, потому что я – человек несдержанный, и думаю, что, может, судьба меня уберегла от чего-то.

- А ты ведь мог попасть в состав знаменитой «Синей птицы»?

- Их же несколько составов, есть даже американский. Я был знаком с массой прекраснейших музыкантов, так складывалось, что доводилось с очень хорошими и талантливыми людьми работать. Например, Иван Щербаков, Одиссей Богусевич – пианист, тот же Сергей Струков. Я вообще не понимаю, как можно жить в городе, где полтора музыканта осталось, и не беречь их, никаким образом не задействовать. Говорят, что если у тебя нет общероссийского признания, то ты никто. Извините, но есть миллион случаев, говорящих об обратном. Так случается, что в одно и то же время живут музыканты, которые спустя 200 лет стали равнозначны. Но один жил богато, а другой – побирался.

- Сейчас вернулась мода на музыкальное образование. Что ты можешь пожелать родителям детей, которые идут на вокал в музыкальную школу?

- Я вот – тоже человек без специального музыкального образования. Как, в общем-то, и Шаляпин, и Синатра, и Лучано Паваротти, Баянова, и Вертинский. Есть и люди с музыкальным образованием, которым просто поставили оценки, как ныне покойный величайший певец Зураб Соткилава. Он же ни сольфеджирования не знал, ни гармонии. Я всегда жалел, что у меня нет образования и я не владею какими-то ремесленными вещами.

- Детям петь нужно?

- У каждого – свой путь, кому-то нужно, а кому-то – ни в коем случае. Почему? Что бы я ни сказал, скажут – «вкусовщина». Сейчас же время такое толерантное, у каждого – своя точка зрения.

- Может быть, стоит петь тем, кто испытывает от этого кайф и удовольствие?

- Ой, нет! Знаешь, сколько я людей видел, которые испытывают от этого удовольствие и издают медвежьи звуки? Это неопределимо. Есть люди среднеталантливые, которые достигают высот в карьере, а есть суперталантливые, у которых не получается и они спиваются. Это глупость – говорить о том, что чего-то достиг.

- Счастливый случай большую роль играет в творчестве?

- Я думаю, что это вообще основополагающая вещь – счастливый случай.