Уроженец Пензы, военкор В. Трушнин рассказал о работе на передовой

«Готов отвечать за каждое слово». Уроженец Пензы Валентин Трушнин, военный корреспондент телеканала РЕН ТВ, пять месяцев провел в Донецке. Его репортажи с передовой можно ежедневно увидеть в информационной программе Новости на РЕН ТВ.

В интервью Валентин Трушнин откровенно рассказал о том, как работают российские журналисты в условиях войны.

- Сколько материалов ты подготовил за это время? Твои репортажи были в эфире почти ежедневно…

- Да, старались делать по сюжету в день, но не всегда это получалось. Иногда уезжали далеко, туда, где нет Интернета и сотовой связи, и не успевали к эфиру. Бывало, что возвращаться было нельзя из-за артобстрелов. Или приходилось выбирать между важной вечерней съемкой и перегоном уже отснятого материала, или между несколькими важными событиями, которые проходили одновременно в разных местах. Как-то выкручивались.

Иногда приходилось разделяться. Например, мой оператор Федор Болдырев едет на одну съемку и, помимо своих обязанностей, работает еще и корреспондентом, я еду на другую, снимаю сам на вторую камеру. Однажды, например, меня выводил в прямой эфир обычный донецкий таксист, которому я за минуту до начала выпуска объяснил, что надо делать. Федор в это время был на другом конце Донецка, снимал последствия артобстрела.

На фото: Валентин Трушнин с оператором Кириллом Пикторинским в Углегорске.

- С одной стороны, ты военкор, который побывал во множестве горячих точек, включая Украину. С другой – нормальный семейный человек. Как переживает разлуки семья?

- У мамы, Татьяны Валентиновны, уже есть опыт – она два года ждала моего отца из Афганистана. Переживает, конечно, но без истерик. Жена Вера если и переживает, то виду не показывает, чтобы нервозность не передалась детям: старший сын Олег, ему скоро 11, у нас очень впечатлительный. Семья меня видит не в бронежилете на передовой, а в скайпе, когда я вечером отдыхаю после работы. Это их успокаивает. Когда попадаю в «замес», никогда не рассказываю родным и не понимаю тех, кто это делает.

- Официальный Киев считает российских журналистов пропагандистами. Как ты сам воспринимаешь свою работу?

- Военная журналистика – это особый жанр, на который не могут распространяться общие стандарты. Например, пресловутое правило о том, что нужно освещать конфликт с двух сторон. Это нереально. Во-первых, на Украину просто не пускают многих российских журналистов. Корреспонденты отдельных либеральных СМИ, которые долго доказывали свою преданность Киеву – не в счет. Они не могут претендовать на объективность.

Во-вторых, большинство российских журналистов внесены в списки «пособников террористов», и при каждом удобном случае их берут в плен. Так было с нашими коллегами с телеканалов «Звезда» и «Лайфньюс». О какой «второй стороне» может идти речь? Я не считаю себя пропагандистом. Я ни разу не солгал и готов отвечать за каждое свое слово в любом из моих репортажей.

- Журналист в бронежилете и каске среди людей с оружием порой под обстрелом – что он чувствует? Было ли тебе страшно?

- Разные мысли в голову лезут. Иногда снимаешь последствия обстрелов, куски тел повсюду, и невольно представляешь, как будешь выглядеть на их месте, как точно так же тебя станут снимать коллеги. Или сидишь в подвале и прикидываешь, насколько хватит воздуха в помещении, если вдруг здание рухнет и завалит выход. Но от этих мыслей спасает хорошая компания. Бесстрашие заразно.

В кругу друзей - военкоров или ополченцев - бояться как-то стыдно что ли... Не знаю, как это объяснить. Например, все затеяли ехать куда-то в очень опасное место. И умом ты понимаешь, что там могут убить. Но не ехать нельзя, потому что не можешь вот так взять и сказать друзьям: «Я не поеду, там опасно». Это какое-то мальчишеское чувство, но очень сильное.

Мне кажется, именно такая мужская фронтовая солидарность заставляла людей в Великую Отечественную войну подниматься в атаку, а вовсе не заградотряды.

На фото: Валентин Трушнин в Углегорске.

- Ты освещал практические все ключевые операции. Что запомнилось особо?

- Люди многие запомнились. Короткие знакомства, но яркие. Такие люди-вспышки. Например, командир отряда ополчения «Скорпион». Весь увешанный оружием здоровый мужик, которому на передовую звонит заботливая мама (ей соседки рассказали о прорыве украинских танков), и он прямо во время боя ее успокаивает: «Мам, ну все нормально у нас… Не слушай ты этих сплетниц… Да, поел… Нет, не холодно…Мам, мне некогда!»

Мама Скорпиона, кстати, живет в Донецке, и по ней, если верить официальному Киеву, стреляет ее сын. Или заместитель Моторолы – молодой парень из Славянска. Позывной «Воха». На нем живого места не осталось. Каждый месяц он получает новое ранение и, отлежавшись пару дней, сбегает из госпиталя. Сейчас у него из головы выходят осколки. Показал мне фотку трехлетней давности со школьного выпускного. Там он еще без бороды и без шрамов. Совершенно не похож на себя нынешнего.

Старик 62-летний в донецком аэропорту запомнился. Стрелял из «Утеса», это такой крупнокалиберный пулемет. Позывной «Дед». Спросил его, почему пошел воевать, а он не смог рассказать – разволновался, расплакался и попросил остановить съемку. Оказалось, дом у него разрушили, и несколько друзей погибли.

Запомнился британский журналист Грэм Филипс. Мы с ним крепко подружились после одного случая. В январе в Донецком аэропорту шли сильные бои, но журналистов туда не пускали из-за скандала с Пореченковым. Грэм решил идти в аэропорт без разрешения, через частный сектор, и меня позвал с собой. Он часто так делал. Ходил как блаженный по зоне боевых действий, попадал в плен, заводил полезные знакомства. Для меня же это было ново. Вот так взять и без всяких аккредитаций, ни у кого не спрашивая разрешения, пойти пешком туда, где идет бой и рвутся снаряды…Но у меня не было выбора. Нужна была картинка.

На фото: Валентин Трушнин с Грэмом Филипсом во время самовольной прогулки по Донецкому аэропорту.

Короткими перебежками от здания к зданию мы проникли на территорию аэропорта, увидели разбитый автоцентр... А когда решили осмотреться перед тем, как бежать обратно, в гостиницу, по нам дали предупредительную очередь - мол, не суйтесь куда не просят. Эта экстремальная прогулка мне очень запомнилась.

- Люди на войне: и с оружием в руках, и мирные жители… Как их меняет эта трагедия? В чем они находят силы жить и сражаться?

- Война очень сильно меняет человека. Многих в лучшую сторону. Раскрывает потенциал, способности, которые были скрыты в мирное время. Ну, например, кем был командир отряда «Спарта» Моторола в обычной жизни? Охранником.

Комбат Гиви работал на погрузчике на заводе в Иловайске. Их талант был не востребован на гражданке. А я считаю, что это именно талант – врожденная смелость, способность руководить людьми и принимать ответственные решения в экстремальных ситуациях.

В Донецке я увидел сотни людей, которые воюют и не боятся смерти. Обычных людей, не военных. Шахтеров, учителей, водителей. Я и не подозревал, что их так много в моем поколении. Я теперь часто примеряю войну на разных людей. Вот сидит охранник с кроссвордом. Возможно, это несостоявшийся лихой комбат…

Для меня стало открытием, что везде, где шли самые ожесточенные бои, было очень много мирных жителей, которые категорически отказывались уезжать. Они сидели в подвалах, в разбитых квартирах без тепла, электричества и воды, но не уезжали. Это люди, которые намертво привязаны к своему дому, к своей квартире. Для них переезд страшнее минометного обстрела, и таких, оказывается, полно.

Когда ополченцы взяли Углегорск, его несколько дней равняли с землей украинские артиллеристы. Мой приятель Евгений Поддубный (журналист, местный житель) попал там под жесточайший обстрел, еле выбрался.

Затем была массовая эвакуация мирного населения, после чего по городу опять работала артиллерия. А когда бои утихли, на улицах появились десятки людей. Они разводили костры и готовили пищу прямо на выходе из подъездов, чтобы в случае чего быстро спрятаться.

У каждого, кто побывал под артобстрелом, возникает опасное чувство. Человеку кажется, что раз он пережил один обстрел, переживет и второй, и третий. Со временем он уже ленится бежать в подвал. Затем спокойно идет по своим делам, не обращая внимания на взрывы неподалеку. Многие жители Петровского и Киевского района Донецка так погибли.

На фото: Гигантская воронка в Дебальцево. Ул. Восточная. Ракета попала в огород.

- Существует определенный набор правил работы и жизни военного корреспондента. Что он обязательно должен делать и чего делать не должен, профессионально и человечески? Готов ли ты снова ехать на войну?

- Есть свод общих правил, но они в этой войне трансформируются, теряют актуальность. Например, военкор в горячих точках должен одеваться в яркую, подчеркнуто гражданскую одежду. Считается, что тогда по нему не будут стрелять. Но в Новороссии это не работает.

По российским журналистам с украинской стороны стреляют еще охотнее, чем по простым ополченцам. Поэтому многие мои коллеги надевают камуфляж, одежду цвета хаки. Так проще на блок-постах. Да и ополченцы охотнее берут тебя с собой на боевые операции, когда ты не отсвечиваешь какой-нибудь ярко-голубой каской.

Мне приходилось даже обматывать белыми лентами левую руку и правую ногу – это опознавательный знак ополченцев в уличных боях. Иначе могут подстрелить свои же. Еще одно устаревшее правило – не ездить в одной машине с военными и уж тем более на бронетехнике. Потому что тогда ты, якобы, становишься законной целью. Если бы я соблюдал это правило, то половину своих сюжетов просто не снял бы.

На фото: Валентин Трушнин с Федором Болдыревым в новом терминале Донецкого аэропорта.

Например, когда ополченцы ДНР взяли Углегорск, дорога в город еще долго простреливалась. Гражданские машины туда просто не пускали. Поэтому единственной возможностью попасть туда было ехать с военными. Я ездил с БТРом, который вез из Горловки в Углегорск боеприпасы.

Каждый день садился в 8 утра и - вперед. БТР оставался там до следующего утра, а мне нужно было ехать в Донецк на перегон. Поэтому возвращался в Горловку уже на других военных попутках. А еще – если по правилам - журналист в зоне боевых действий должен постоянно носить с собой аптечку. Но никто из моих друзей не носит. Плохая примета, а военкоры – народ суеверный. Например, очень любят говорить слово «крайний» вместо «последний»…